Вишневский В.В. [«Вылазки гитлеровских последышей»]. Очерк

Москва редакции «Правды» Поспелову

Отправил информационное письмо с Теминым утром девятнадцатого декабря. Шлю одиннадцатый очерк в развитие активных тем. От вас несколько дней вестей нет. Итак – очерк.

[«Вылазки гитлеровских последышей»]

Виновные в преступлениях, совершавшихся в Бельзенском концлагере, Крамер, эсэсовка Ирма и другие повешены. Виновные в преступлениях, совершавшихся в Дахау, – где нацистские доктора «между прочим» прививали заключенным малярию, – повешены...

Констатацией этих фактов хочу я начать очередную статью о Нюрнберге, о впечатлениях, наблюдениях и мыслях – после сорок третьего заседания Трибунала. Для меня, как и для других советских людей, процессы в Харькове и Краснодаре, в Бельзене, в Дахау и в Нюрнберге – логически связываются воедино... Везде речь идет о расследовании, – до конца объективном и неумолимом вскрытии военных, политических, социальных и уголовных преступлений огромной террористической банды убийц, потрошителей, назвавшихся «национал-социалистами».

Советские корреспонденты неизменно являются в зал первыми. Иностранные радиокомментаторы отмечают, что «на лицах большинства корреспондентов усталость и лишь русские неутомимо ведут свои записи…» По правде, я не замечаю на сорок третьем заседании усталости, – мне это было бы непонятно, ибо дравшиеся против гитлеризма не уставали годы подряд… Но не будем спорить о субъективных ощущениях некоторых комментаторов.

Строго и торжественно осеняют флаги СССР, Британии, США, Франции зал, где проходит суд.

Неизменно в своем «боксе», – ящике, как пишут американские и английские газеты, – на скамьях сидит двадцать один подсудимый. Они достаточно посерели и увяли после первого дня, когда они один за другим вызывающе, заявляли: «Не виновен». А Геринг начал было агрессивную… Сейчас Геринг часами сидит неподвижно, положив свой тяжелый подбородок на кулак, конвульсивно сжатый и опущенный на барьер.

Каждый раз, когда он поднимает свои угрюмые мутносерые глаза, он видит флаг СССР – впереди, высоко над столом Трибунала, и флаги Британии, США и Франции. Эти флаги – непрестанное напоминание о разгроме нацизма и Третьей империи, – где он, Геринг, был фигурой – почти фюрером, главой внутреннего тайного кабинета, распорядителем экономики почта целого материка, владыкой огромной авиации... Это он, Геринг, строил свои особые планы и, не доверяя Гиммлеру, – создал свою сеть всегерманского шпионажа, который ежесуточно поставлял ему перехваты любых телефонных переговоров. И вот он сидит, грузный, мрачный, слушая – надеюсь, последние в своей жизни переговоры и сообщения в последние, которые он видит, наушник…

Молча, тихо, замкнуто или наружно – спокойно, а некоторые – выжидающе или даже – бодро, сидят его спутники. Семнадцать из них, считая и Геринга, – члены германского кабинета... Иногда с утра, до заседания, они хотят забыть, где они. Они встают, кланяются друг другу, сгибаются, принимают привычные светские позы, расправляют плечи, что-то говорят. Им, видимо, кажется, что они где-то на приеме… Этот мираж длится минуту–две, – потом возглас коменданта – и все становится реальным. О, объективная реальность это поразительно умеряющая и охлаждающая штука.

Я как-то наблюдал за высвеченными фигурами подсудимых во время показа документального фильма «Нацистский план»… Гремели нюрнбергские фанфары, – и Гесс в ритм затопал ногами… У Риббентропа «показались на глазах слезы». Гросс-адмирал Редер всхлипывал. Геринг улыбался, видя сам себя: вот он, этот обергруппенфюрер СА в коричневой форме, рассекает животом летний знойный воздух на нюрнбергском параде… С экрана звучала песнь «Хорста Весселя»… И зажигается свет, – и ничего вокруг нет, – только впереди, высоко пламенеет знамя СССР и рядом три других знамени… И тишина, и объективная реальность и ни один из двадцати одного не посмел, не смог ничего сказать, – не смог повторить ни единого своего слова и жеста, которыми фильм был забит так, что казалось, не выдержат рамки кадра.

И при холодном свете электрических ламп, высвечивающих каждое пятно, каждую морщину на лице – видите вы вновь: уставившийся в невозвратно канувшее прошлое мутно холодный взгляд Геринга… Поражение и расплата – читаете вы в этом взгляде… Вы видите вновь страшную, буквально трупную голову Гесса, – который время от времени судорожно сводит плечи, – будто ему очень холодно. Вы видите сжатые губы Риббентропа, вы видите опущенную голову Розенберга, который в трудные минуты, когда речь идет о нем, – не может даже повернуться к соседям… Они уже посмеиваются над ним.

Преступников придавливает, все неумолимее придавливает обвинение… Геринг, однако, сопротивляется: он позировал все лето, снимался; в тюрьме он пробовал «очаровывать», протягивал автографы; затем стал давать «интервью»…К чему это? Он подает голос, он «свистит в дудочку», – он зовет «своих», где бы они ни были…

Посмотрим, – что на суде, – и откликнется ли кто-либо на свист Геринга…

В зале отчетливо звучит голос обвинителя, переводимый на русский, французский и немецкий языки… На очередном заседании вскрывается система нацистского наблюдения и шпионажа, – охватившая Германию, а затем все оккупированные территории сверху донизу… Вскрывается оголтелый цинизм, с которым растаптывались любые государственные, исторические и правовые нормы. «Не государство дает нам приказы, а мы даем ему приказы…» – они торили что угодно: грабили, жгли, насиловали… впрочем, может быть эти слова уже стали привычными в этом мире, – по злой вине этих же нацистов? Но когда оглашается личное письмо-приказ Гитлера об умерщвлении всех неизлечимо больных в Германии, – делается душно, нестерпимо… – Какое в этом письме зверское отрицание существа человеческого, отрицание добра, надежды, милосердия и самоотверженной научной помощи! Это каннибализм, – при котором убивают слабых и стариков, «чтобы не возиться»… Это откат в каменный век, откат на сто тысяч лет назад. Я подумал в эту минуту: ведь нацисты убили бы нашего Николая Островского. Он был неизлечим – этот мужественный человек, писатель, принесший столько бодрости и света нашему народу… Советские люди позаботились об Островском… Фашисты убили бы его в юности. – И подобные «письма» и теории смели эти растленные геринги выдавать за новое учение? Об этом в двадцатом веке составлялись книги и расходились в миллионных тиражах – все эти «Майн кампфы», и «Мифы двадцатого столетия»? И даже после того, как вся эта «система» повергнута, раздавлена – находятся люди, помогающие ей?

Да, на свист Геринга есть отклики. Передо мной официальное письмо. Сторонник «аристократического принципа» Чарльз Ф. Аштон из Ливерпуля Крокстед Гров 7 – обращается к Трибуналу.

«Ввиду того, что я был апологетом германского национал-социалистского режима, который возглавлялся Адольфом Гитлером в то время, когда этот режим находился на вершине своей власти, я самым настойчивым образом хочу выступить на процессе в качестве свидетеля защиты в момент, когда превратной судьбы этого режима»... Аштон продолжает: «Я считаю, что моя репутация и мое положение критика, признанные как в Америке, так и в Германии, дают мне право на такое выступление».

Я имею право и я обязан ответить на подобное письмо, сегодня ставшее в Нюрнберге достоянием гласности. Оно из Гамбурга от двадцать седьмого ноября 1945 года. В левом углу конверта штамп «Германский главный штаб (Норд)».

Письмо гласит: «Штаб вооруженных сил Норд. Главнокомандующий тринадцатого округа восьмого корпуса «А» германский отдел. Я прошу о предоставлении мне возможности послать представителя на заседания Международного Военного Трибунала, которые должны иметь место в Нюрнберге, когда перед судом предстанут бывшие командиры вооруженных сил. В качестве старшего офицера еще до сих пор не распущенного персонала вооруженных сил я официально заинтересован в том, чтобы слышать так непосредственно, как только можно, а не только через прессу, каков подлинный состав вины обвиняемых. Мне необходима эта информация для того, чтобы иметь возможность сообщить моим офицерам о развитии дела и различных причинах, по которым судимы обвиняемые.

Также я считаю своим долгом товарищества выступить в защиту того или другого из обвиняемых бывших командиров для подтверждения чего-либо или с просьбой о смягчении в суде, если это мне будет разрешено и если допустят обстоятельства. С. Крамер, генерал танковых войск».

Это совершению скандальное и наглое письмо генерала танковых войск и «главнокомандующего» из Гамбурга отвергнуто высоким трибуналом. Просьба «этого трибунала» ликвидирована, как должны быть и будут ликвидированы все эти крамеровские вооруженные силы – последыши армии Гитлера.

Критик из Ливерпуля Чарльз Ф. Аштон, Крокстед Гров 7, – чье письмо тоже отвергнуто, – встал в один ряд с этим Крамером и безусловно с другим Крамером и с Герингом, и с прочими, то есть с теми, кто хотел превратить народы Европы и, в частности, англичан в рабское стадо для экспериментов Гиммлера, Заукеля и других. Пусть же сами англичане займутся делами Чарльза Ф. Аштон из Ливерпуля Крокстед Гров 7, как они занимались делами Мосли, «лорда Хоу-Хоу», Эмери младшего и подобных.

Все эти отпрыски Гитлера, все эти маниакальные и вредные субъекты будут так или иначе отшвырнуты с дороги народов.

Помощь Герингу и другим гитлеровским убийцам не придет. Каждый раз, когда Геринг поднимет глаза, он увидит высоко впереди – над всем залом – пылающее знамя СССР и другие знамена. Каждый раз, когда он поведет глаза вправо или влево, он увидит сотни глаз обвинителей и сотни глаз представителей мировой печати. А за ними увидит он миллионы глаз людей разных стран. Они, эти люди, ждут. Ждут решения суда – ясного и справедливого. Всеволод Вишневский. Нюрнберг.
 

* * *

Сообщаю, что документы получены мною в секретариате Трибунала. Убежден, что надо немедленно реагировать на документы Аштона и Крамера. Я привожу лишь два случая из сотен и тысяч подобных выступлений, писем, заявлений, требований. Всем таким попыткам полезно дать решительный и быстрый отпор. Вишневский.